25 лет спустя: Дорожные записки

О Встрече выпускников КВВИДКУС 1979 года

(28 июня 2004 года, 13 часов13мин.,Киевский шлях, возвращение в Орёл автобусом «Киев-Орел»)

 Не дает покоя прошедшая встреча 25-летнего юбилея выпуска нашего 24 курса, 1979 года выпуска. В голове смешалось все… Взрыв эмоций, восторга, неописуемых чувств радостного возбуждения от встречи, особенно в первые её мгновения – всё через край, невообразимой силы, как горная лавина. Не могу припомнить такого состояния за все свои прожитые годы…

Осознать пережитое за неполных два дня юбилейной встречи практически невозможно, сложно. Еще не улеглись эмоции, страсти, воспоминания, тревоги, радости и печали. Они, как ураган пронеслись мгновеньем, закружили диким смерчем, поднялись ввысь, заоблачность прошедшей юности курсантской, в бесконечность бытия и удерживают сейчас в своих объятиях… Хочется, чтобы это фантастическое состояние, пережитые чувства оставались в памяти и в жизни как можно дольше, чтобы не стирались неповторимые мгновения этой встречи и нашей молодости курсантской.

Но, время и прожитые счастливые мгновенья не остановишь, они неумолимо и безвозвратно наматываются на колёса автобуса, уносящего нас всё дальше и дальше от родной Альма-Матер, по накатываемой, мчащейся дороге Киев-Орел, проходящей для нас не по грешной Земле, а, где-то в заоблачной выси переживаемых чувств. Как их сберечь, как в памяти оставить, не растерять всё, что так дорого и становится всё дороже с годами?

И этот вопрос, вдруг возникший, где-то в подсознании, накрытом бушующими глубинами океана чувств, всё настойчивее и настойчивее пробиваясь через его толщу, заставляет возвращаться на грешную Землю, требует ответа… Нет сил ждать этого возвращения. Но, удивительный парадокс, которому не нахожу объяснения. Все мгновенья встречи нашей в мыслях выстроились, в ряд, всё складывается и видится, но описать, что-то из этого ряда, строго выстроенное, не получается. Пытаюсь найти причину, и понимаю, впервые в жизни чувствую, что это непреодолимая сила эмоционального радостного возбуждения от встречи с войсковыми товарищами-однокашниками.

Неоднократно жалел, что, выбрав в жизни, осознанно свой путь «технаря», не нашёл возможность приобщиться к умению использования «великого и могучего» русского языка для изложения мыслей и чувств своих в минуты вдохновения, что не учили нас, «технарей», этому ремеслу и искусству. Наверное, со стороны это выглядит как-то смешно. Но, что же делать? Такова наша природа, все мы в той или иной степени обладаем чувствами прекрасного, эмоциональными порывами. Против природы трудно, а порой невозможно устоять под напором вдруг возникшей, проснувшейся, и навалившейся на тебя, даже в пятидесятилетнем возрасте лавины эмоций и сентиментальности. А ещё и другие наши «грехи земные» – искушения порой терзают душу. Вот и не устоял. Взялся за перо, помолившись Всевышнему, в надежде на Него и о прощении Его за дерзость свою. Одно могу сказать, что не гордыней и тщеславием движет, сеи деяния мои, а лишь желанием ещё раз пережить счастливые мгновенья встречи, оставить для потомков, хотя и не беспристрастную, повесть об этой юбилейной встрече.

Даже не задумываюсь, да и не знаю, как будет выглядеть это повествование, воспоминание по «горячим следам» или ещё как-то? Да и имеет ли смысл сейчас выбор формы? Может быть, когда-нибудь, в будущем, кто-то и ответит, подскажет, поправит?

С этими вопросами и врываюсь в неведомое сочинительство. Страха нет. Есть надежда, что на этом пути тернистом встречу понимание, поддержку и помощь братьев по духу войскового товарищества нашего. Верю в него, дороже которого для меня никогда не было, нет и не будет.  

За окном экспресса пролетают километры моей малой Родины, Малороссийской Земли. Я здесь родился, вырос, учился, приобрел не только знания и профессию своей жизни, но и, не побоюсь этого слова, бесценное братство войскового товарищества. И почему-то видятся незримые бесконечные нити дорог, проистекающие из колыбели нашей Руси Киевской, матери городов русских древнего Киева, и разлетающиеся по бескрайним просторам Земли. 

Возвращаюсь из Киева не одни. Рядом Юра Смирнов, мирно дремлет, подперев левой рукой раскачивающуюся в разные стороны утомленную голову. Что ему сниться? О чем думы его, надеюсь светлые, проступающие на высоком и широком челе? Наверное, и о тех мгновениях встречи, с которыми мы покинули сегодня колыбель нашей юности мятежной… Конечно, я не могу точно знать, о чем мысли его. И думаю, что придет время, и он поведает сам о своих впечатлениях. Но, то, что вы видите – это, безусловно, мои мысли, а точнее отрывки их, смешанные с эмоциями, не утихающими, взорвавшимися в дни встречи и остающимися со мной, теперь уже из прошлого, из дней прошедших, бесконечной чередой дорогих лиц войсковых товарищей и с приливами штормящего океана чувств.

Говорят великое видится из далека. А чтобы его увидеть –  сколько же надо пройти дорог этого тернистого далёка? Господи, дай силы осмыслить и осилить эту дорогу.

… Снова и снова всплывают картины прошедшей встречи. И самая крайняя –  уже сегодня, 28 июня 2004 года, на автовокзале города Киева, в 07.30.  Сначала с Андреем Михайским, а 25 минут спустя – с Пашей Каташинским. 

Первым, с кем я встретился спустя 24 года, кажется 26 июля 2003 года, в Киеве, возле дома, на улице Подлесной, был Миша Крюков. 25 июня 2004 года, эта встреча повторилась 25 июня, по тому же адресу.  А утром, 26 июня 2004 года, в субботу, мы с ним ехали на встречу, в КВВИДКС. Место встречи – бульвар Леси Украинки, метро «Печерская».  И первым, кого я увидел спустя 25 лет, выйдя из вагона метро «Печерский», в подземный переход на бульвар Леси Украинки, был Паша Каташинский. Мы с Мишей Крюковым разговаривали, фактически не обращая внимания на окружающих, и я, быстрее почувствовал, чем увидел боковым зрением задумчивый, глубокий взгляд в нашу сторону. Стоит в переходе, в расстегнутом костюме, белой рубашке с галстуком, и одной рукой в кармане брюк, мужчина, лет сорока. Его лицо мне показалось до боли знакомым. Я пытался вспомнить. Но, увы, не смог. Неприлично повернул голову в сторону этого товарища, фактически в полу оглядке, вижу всё ту же позу, всё тот же взгляд.   Спросил у Миши о знакомом лице, но он на моего знакомого не обратил внимания. И когда вышил на бульвар, следом за нами поднимался всё тот товарищ…? Господи, это же Паша Каташинский. 

28 июня, на автовокзале мы снова встретились с Пашей Каташинским. Он с Андреем Михайским ехал домой, в Воронеж через Харьков. Что-то защемило в груди. Харьков…, малая Родина, начало пути в самостоятельную жизнь, четыре года самостоятельной студенческой жизни в Харьковском электротехникуме связи, по улице Кооперативной 7, пролог и начало пути к своей профессии и сегодняшним дням моим.

После коротких, эмоциональных встреч возле остановки метро на бульваре Леси Украинки с уже прибывшими однокашниками, выходящим из подземного перехода, выдвинулись к нашему училищу, находящемуся фактически рядом, в каких-то в двух минутах ходьбы от остановки. На плацу продолжился сбор прибывающих однокашников. 

Возвращаюсь ко второму, дню нашей встречи, дню 25 летнего юбилей производства в лейтенанты, которое произошло 27 июня, в воскресенье, 1979 года.  Сначала с Пашей Беляковым, потом с Толей Бондаруком поделился идеей оставить, запечатлеть прожитое, пережитое накопленный опыт за эти годы, взгляды товарищей наших на жизнь и ее пройденные этапы. В какой форме все это должно быть? Безусловно – в рукописной, ведь, как известно, рукописи не горят. И что же это может быть по стилю, сюжету? Беспристрастная хроника? Сухое изложение фактов? «Охудожественное изложение»? Эссе? Но, эти вопросы оказались не главными. Одно, безусловно должно быть – это достоверность изложенных исторических этапов нашей жизни.

• У меня есть, что сказать, – задумчиво произнес Паша Беляков.

Не буду пытаться вспомнить и строго пересказать все, что по этому вопросу было им произнесено. Но, основное содержание сказанного, глубинная сущность его высказываний для меня сформировались в одну фразу.

• А вправе ли мы нести свое видение, интерпретацию пережитого, той, нашей жизни нашим наследника?

И этот вопрос, и последующие размышления Павла заставили посмотреть на свою идею, по-другому. Его вопрос, после нашей встречи спустя 25 лет, наших бесед, знакомства с бытием сегодняшним не был для меня неожиданным.

Перед этим кто-то из ребят немного приоткрыл ту, не военную, сторону жизни старшины нашего 24 курса, о которой я не знал. Поэтому его слова, обращенные ко мне, да, и как мне показалось и к самому себе, было словами другого человека, искренне идущего в веру, к Всевышнему, в наше непростое время. И мне была вполне понятна его обеспокоенность за сегодняшний день и обеспокоенность о задуманной идее. А высказанная неоднозначность, и, на первый взгляд, не поддержка моей идеи, были в большей мере взвешенными размышлениями о цели задуманного и его пользе.

Мне виделся естественный вопрос: «Во благо ли потомкам все это наследие?»  В его глазах я для себя читал: «А не тщеславие, лукавство, гордыня и другие пороки мирские рядятся в одежды святые?» Ни словом, ни намеком об этом не обмолвившись, он мягко, корректно и по-дружески пытался ответить на им же и мной поставленные вопросы. Я ловил себя на мысли, что вроде бы правильные слова мои о задуманном, где-то повисают застывшим сомнением, неверием, неискренностью.

Немой вопрос бередил душу и сознание мое: «А веришь ли ты сам в то, что говоришь?»

А, может, не лукавя, откровенно сказать: «Да ради себя, любимых, чтобы помнили о нас, и чтобы не забыли». Здесь ведь все прозрачно. В жизни своей все мы, независимо от чего-либо, движимы тремя мотивами: биофизиологическим, социальным и идеальным (абсолютным). И этот последний, идеальный для нас, после достижения, получения благ материальных (земных), достижений в социальной жизни (в том числе карьеры), становится порой единственным, выраженным через духовные потребности, стремление к которым и толкает нас на размышления, раздумья, описание и объяснение своего прошлого, направляет наши поступки и дела в настоящем. А по сути, исповедаться, найти оправдание, поддержку и осмысление деяний и поступков своих за прожитые годы. И, наверное, нет ни одного праведно и неправедно живущего на Земле нашей, кто бы не обратил в той или иной мере свой взор к этому духовному мотиву и началу нашего бытия.

Возвращаясь к прежнему вопросу и поискам ответа на него задаюсь очередным вопросом: «А разве уж так плохо, мы жили, что не можем поведать об этом потомкам нашим?» Не думаю, что среди нас, начинающих седеть, мудреть, обременённых чинами, званиями, опытом прожитых лет найдется смелый, дерзнувший дать однозначный ответ на все вопросы истории, времени, бытия. Такой ответ мы никогда не услышим при жизни своей. Его будут пытаться дать наши наследники, потомки, те, кому сейчас напишем, расскажем о нас, о наших мыслях, чувствах, чаяниях, мечтах, фантазиям, достижениях, удачах и неудачах. Им судить о делах, поступках, о нашей прожитой жизни.  Так пусть эта История, в их лице и судит нас.

Незаметно пролетели километры Малороссийской дороги. Подъехали к пограничному КПП в 15 часов 41 минуту (по украинскому времени). Впереди полдороги по России. Перечитываю то, что написал, не переставая думать о том, выйдет или нет, увидят ли свет эти наброски, разбросанных эмоций, мыслей, чувств, переживаний? Желание писать, притом, по «горячим следам» конечно есть. Понимаю, что, его-то одного желания маловато, при том, что, талантом писательским, благом и умением излагать правильно, понятно и красиво мысли свои на бумаге Всевышний, прости меня Господи, не наделил. На то, воля Твоя, за, что и благодарю Тебя не лукавя и прошу простить меня, грешного, дерзнувшего с Твоей помощью взяться за перо по имя сохранения в памяти благие намерения и деяния наши на нелёгком пути служения Отечеству своему. Только Твоя воля и помощь дала мне попытку и силу изложить хотя бы своего рода замысел, сюжет, план задуманного сочинения.???

В качестве одного из вариантов такого изложения может быть хроника в фотографиях, сопровождаемая допустимыми, с позиций открытой печати, автобиографическими подробностями. Это, пожалуй, может быть первый вариант, представляющий хронологию возникновения, формирования, жизни 24 курса. Структура этого этапа может быть самой разной. От истоков каждого из нас (прародители, далекие предки, школа, другие учебные заведения, работа, служба в Армии –   к КУРСАНТУ, лейтенанту и другим этапам жизненного пути, в том числе и возникновение, создание семьи. Можно обсудить варианты и сформировать наиболее приемлемый.

Второй этап, он же и вариант изложения, продолжает и развивает первый этап дополнениями авторских и других воспоминаний, комментариев, рассказов, пересказов, версий, легенд (но желательно на фактологической основе), прямо или косвенно относящихся к существу темы изложения.

Варианты названия:

– Как это было: 24 курс КВВИДКУС – онтология, хроника полета;

– 25 лет в строю 24 курса КВВИДКУС (10 выпуска КВВИДКУС);

– 24 курс КВВИДКУС (10 выпуск КВВИДКУС): история, события, факты;

– 24 курс КВВИДКУС: «…господа юнкера, кем Вы были вчера, а сегодня Вы все …?»

Продолжая свои путевые записки о пережитых днях Юбилея выпуска нашего 24 курса, вспоминаю я как все для меня начиналось, как готовились к этой юбилейной встрече. В конце декабря 2003 года – телефонный звонок. Беру трубку и слышу до боли знакомый, тихий голос с украинским и еще каким-то, только мне понятным и знакомым диалектом. Питаюсь уже с необъяснимым пока, волнением, вспомнить хозяина этого голоса в промежутках между общими и ничего не значащими своими ответами, явно затягивая время и пытаясь все же угадать, вспомнить кто звонит. И только то ли с умыслом, то ли по неосторожности начатая противоположной стороной фраза, двадцатипятилетней давности, которую я когда-то написал в своем письме, взорвала покой, разбудила, казалось бы, давно ушедшую и даже в какой-то мере дремлющую память о курсантской жизни: «Если мы Вам не пишем, не звоним и не приезжаем к Вам – знайте, что мы всегда и везде с большой благодарностью помним и будем помнить о Вас всегда». Этот голос забыть уже нельзя – Вадим Абрамович, наш начальник курса. Первые потрясения и первые эмоции с которых и начался для меня 25 летний юбилей выпуска 24 курса КВВИДКУС.  А дальше вторая неожиданность, новая волна эмоций – телефонный звонок из далека, и «голос незнакомого мужчины» — так сообщила мне об этом моя жена, Валентина Ивановна. Это был Алексей Коблик.

  В общем, я думаю, что у каждого найдется пару предложений о подготовке к встрече. Но, теперь уже не секрет, что первые скрипки виртуозно, красиво, талантливо и вместе с тем скромно и без суеты сыграли наши организаторы: Толя Бондарук, Леша Коблик, Паша Беляков, Валера Черноног, Саша Самсонов. И их музыка стала возможной благодаря неутомимому дирижёру нашей курсантской жизни – любимому и уважаемому начальнику 24 курса Вадиму Абрамовичу Горбенко. Ребята, «музыканты» – с глубокой благодарностью Вам, думаю весь 24 курс, за безукоризненное исполнение «партитуры» нашего начальника курса. Благодарю Вас, не выделяя каждого в отдельности. Ваши усилия, как песня, хотя и имеющая отдельные куплеты, и слова, прозвучали единым объединяющим гимном нашей курсантской молодости. 

Возвращаюсь к 10 часам 26 июня 2004 года. Метро «Печерская», выход в подземный переход на бульвар Леси Украинки. Трепет и волнение в груди нарастают. Сколько раз, в течении пяти курсантских лет, я был на этом бульваре? Не счесть. Какой он сейчас, спустя 25 лет? Это все вертится, проносится в голове, перемешиваясь с нарастающим волнующим чувством встречи с друзьями и товарищами молодости. Повторюсь. В подземном переходе, на выходе из метро «Печерский», на бульвар Леси Украинки вижу одиноко стоящего, элегантно одетого в строгий серый на распашку пиджак, белую рубашку и тонкий галстук, молодого человека с грустными, задумчивыми глазами. Выхваченный из окружающего многолюдья городской суеты образ моего знакомого и нарастающее волнение и представление приближающихся встреч, всё смешивается в одно мгновенье: Знакомые черты лица, прическа, выправка, поза-стойка явно не «гражданского». Знаю и осознаю, что проявляю признак нехорошего поведения, но – оглядываюсь один и второй раз. Всё та же низменная поза-стойка и те же глаза, непонятно куда устремленные – то ли на меня, то ли – сквозь меня. Лихорадочно пытаюсь вспомнить кто это – не могу. Не выдерживаю мучительной неизвестности и спрашиваю у Миши Крюкова: «Миша, на выходе из метро, чуть ли не в упор, метрах в шести от дверей знакомое лицо. Не могу вспомнить кто?»

– Не видел, – был Мишин ответ.

Поднялись из перехода на бульвар Леси Украинки, напротив бывшего магазина «Каштан». Рядом КВВИДКУС, рукой подать, в двух минутах ходьбы. Здесь, на выходе из подземного перехода уже несколько наших однокашников общались. Не помню, кто и как этот эпизод происходил. Все, эмоции вышли из-под контроля. Ждать просветления памяти бесполезно. Кого первого увидел, с кем встретился глазами – не помню. Но, первый голос:

• Узнаю, Фисун…, — был от мощного усатого мужика.

И уже в объятиях дружеских, я добавил:

– Михайский, Андрюша, честно, не узнал, — ответил я.

– Так на флоте все такие мощные, — кажется, такой был его ответ.

– Хорошего человека должно быть много, — здесь я уже потихоньку стал овладевать нахлынувшими чувствами. 

И, только сейчас и здесь начал осознавать, что произошло: «Мы встретились!!!!!».

Подходили и подходили другие ребята. Горячие мужские объятия, эмоции, напоминания имен, фамилий. Все смешалось. Словами не описать радость встречи. Трудно вспомнить, кто и как подходил, какие первые слова говорил. Неуправляемый водоворот и взрыв эмоций захлестнул настолько, что окружающий городской пейзаж знакомого бульвара перестал существовать. Били только мы, наша юность, и молодость курсантская в наших узнаваемых и, подчас, уже сразу и неузнаваемых лицах, фигурах, голосах, движениях и воспоминаниях. Но, один фрагмент из этого состояния остался в памяти. Я принял Георгия Легкова, из 243 группы, за Андрея Досужего с 245 учебной группы, с которым учились в моей 241 учебной группе на 1-м и 2-м курсах.

И эти мгновения, когда до неузнаваемости изменившийся бульвар Леси Украинки перестал для меня существовать как окружающая реальность, а все мы, перемешались в бурлящем потоке эмоций, радости встречи, какого-то неописуемого возбуждения, восторга и вдохновения, из подземного перехода, с невозмутимой, спокойной походкой выходит уже «знакомый мужик». На лице немного ироничная, как бы слегка коснувшаяся тонких губ, улыбка.   Помню чей-то голос: «Паша, Каташинский!!!

И только теперь я вспомнил. Боже, этот ужасный провал памяти. Как стыдно, обидно и горько. Только сейчас, я впервые оценил истинную ценность выпускных альбомов. Действительно, рукописи не горят. Тут же достал из кейса этот незаменимый пропуск в свою память, не расставаясь с ним, бросился в набирающий силу бурлящий поток нашей встречи. Рукопожатия, объятия, море радости узнаваемых и, не побоюсь этого слова, дорогих лиц и улыбок однокашников. В такие мгновения слова, наверное, теряют смысл, да, и невозможно ими предать взрыв эмоций, крик возбужденной души и биение чувств сердца своего? Здесь, в несколько другом смысле, чем говорил Федор Тютчев, понимаешь, что «…чувства и мечты свои…» трудно «…сердцу высказать …» и передать «…целый мир… таинственно-волшебных дум…». И в этом здесь такая суть, что мир наполненный друзьями не охватить не мыслью не словами.

Через какое-то время фактически проходит и улетает предательский комплекс забывчивости нашей грешной памяти, накапливаемый годами и десятилетиями разлук и коварно появляющийся в самые неожиданные, важные мгновенья нашей жизни, в первые мгновения встреч. И в потоке бурлящей радости от этой встречи, в памяти, из глубины двадцатипятилетней давности, сами собой, вспоминаются имена, фамилии и множество различных, иногда даже незначительных эпизодов курсантской жизни.

Уже не помню, сколько нас собралось возле подземного перехода, вблизи метро «Печерская».   Далее, пройдя метров сто, к месту сбора, в кафе,  и, зайдя в него, первым кого увидел и безошибочно назвал, был Петя Явдошко. Правда, вспомнил только имя, а фамилию вспомнил уже на вечернем банкете, танцуя с его женой и знакомясь с ней.

Интересно, кто, кого и как узнавал? Для себя констатирую, что лица были узнаваемы все. Труднее было вспомнить фамилии. Да и с именами – не без казусов. Приветствуя Сашу Каргальцева, я его, как только не называл. На что он, думаю, без обиды и с некоторым юмором заметил:

– А вообще-то, я, Саша, но все зовут меня Петя.  

Но, то, что он был у нас самым строгим каптерщиком – это я помнил на все сто. На чем с ним и сошлись.

Вспоминая прошедшую встречу, кажется, что узнаваемы были практически все. Хотя Андрея Михайского не узнал. Сереже Розенко даже борода не изменила его лейтенантский облик. А вот с Сашей Корниеко, Володей Гакалом, Юрой Зубко, кажется не расставались на 25 лет. Да и появившийся Паша Беляков со своей бородищей узнаваем во всем, движениях, улыбке, разговоре, походке.

После небольшого завтрака начали собираться для выдвижения в Alma Mater. От места сбора на бульваре Леси Украинки, наше КВВИДКУС всего минутах двух-пяти ходьбы. Пытаемся разобраться, «построится» возле кафе. Где там. В общем Паша Беляков со своими старшинскими обязанностями не справился, махнул рукой. И все мы, кое-как (это по меркам военного человека) пошли группами, а если быть точным – возбужденной, шумною толпою. 

И вот они, родные стены нового (в нашу бытность) учебного корпуса и неузнаваемое КПП, соединенное переходом со старым учебным корпусом, как раз в том месте, где была наша казарма на первом курсе. Ее торцевая часть выходила на улицу Старонаводницкую, по которой со страшным скрежетом из-за крутого поворота пути, курсировали трамваи по направлению к Днепру.  А какой узкий и не до конца узнаваемый плац? Не помню, как за разговорами, со смешанным, щемящим чувством ступил на него, возвратившись в былые годы молодости нашей. И здесь новые встречи, объятия, рукопожатия. Но, почему-то ярче всего и с чувством вновь пришедшего, навеки, казалось потерянного счастья слышу родной голос, вижу знакомые отеческие глаза.

– Вадим Абрамович, батя!!!

Это все, что мог сказать. Слова застряли в горле комом. Дыханье спазм перехватил. На глаза навернулись слезы радости. Так обнимал меня только родной отец, которого уже давно нет. Скатившуюся скупую, мужскую слезу радости и грусти я, как-то пытался, не стесняясь утереть. Мы, наверное, всегда остаемся в чем-то детьми, даже, несмотря на то, что сами уже давно являемся родителями и прародителями. В моей жизни было много и радостей, и печалей. Но, слезы радости катились с глаз моих только дважды: при рождении сына, 12 февраля 1981 года и при встрече с «батей», 26 июня 2004 года.

После окончательного сбора и встречи на плацу снова была повторена попытка, действительно построиться возле учебного корпуса. И она удалась. Да и наш старшина, Паша Беляков, сумел привести строй 24 курса в порядок, построить по группам и по отделениям. После чего доложил начальнику курса о построении. На приветствие Вадима Абрамовича грянуло наше, ответное приветствие более 70 прибывших на юбилейную встречу офицеров. И было троекратное ура в честь поздравления командиром нас с юбилеем.  Мы 5 лет этому учились, 5 лет это регулярно делали курсом, дошедшем до производства в офицеры и выпуска в количестве 169 человек. Но то, что наше приветствие и троекратное «Ура!!!», прогремевшее на этом, дай Бог, крайнем, юбилейном построении нашего курса – не превзойти никакому курсантскому подразделению и тысячу голосов. Здесь не голоса, здесь гром и крик души рвались из наших глоток радостью, состоявшейся и теперь незабываемой встречи. Позже, уже на вечернем банкете, Паша Беляков заметил, как стоящие невдалеке от нашего строя, на КПП, курсанты, ошеломленные услышанным, нашим приветствием, с какой-то внутренней, доброй завистью и восхищением смотрели на нас, выпускников 1979 года. А когда мы, разойдясь, выходили их училища они нам честь отдавали. Мне помнится, что об этом, в последующем, говорили Вадим Абрамович, Паша Беляков и другие наши ребята, и что и здесь мы были ПЕРВЫМИ. Мы, наш 24 курс 1979 года выпуска были первыми во всем: и в учебе, и в спорте, и в художественной самодеятельности и в разгильдяйстве, тоже.

До обеда, дальнейшая программа встречи развивалась по классическому сценарию: посещение музея, фотографирование, посещение казарм, обход периметра территории училища (почётный обход после выпуска), мимо управления, караулки, кухни, полосы препятствия, котельни, бани, наших, к сожалению, не всех сохранившихся, каштанов, на одном из внутренних небольших плацов, перед входом в пристройку столовой, автопарк, малый плац перед автопарком, где строились на первом курсе. В свою казарму не попали, ее перестроили под закрытую кафедру. Но в смежную казарму старого корпуса зашли. Трудно узнаваема, много внутренних перестроек.

Сделали попытку найти Петра Андреевича Усика. Не удалось. Жаль. Это, по крайней мере меня, огорчило. Очень хотелось увидеть живую легенду и историю нашего училища. Но увы. Говорят, был. Но в этот день отмечал юбилей 24 курс образца 1994 года, и он присутствовал у них. Буду надеяться на следующих год. Дай Бог здоровья Петру Андреевичу. 

У входа в нашу казарму, крайний подъезд справа от парадного входа в училища, вместе с Витей Родовым, командиром отделения нашей 241 группы, видим знакомое лицо пожилого человека, опирающегося на два костыля. Узнаю, но не успеваю первым представиться.

– Старший сержант Фисун и сержант Рудов, – слышу отнюдь не вопросительный, а утвердительный командный голос.

– Так точно, – отвечаю без заминки.

– Это командир группы, который лучше всех мог выбивать для группы отличные оценки.

– Так точно, Анатолий Петрович! С Вашей помощью и при Вашей поддержке, – ответил я.

– Дай Бог Вам здоровья, пожелали мы, попрощавшись.

Я был поражен. Заместитель начальника нашего, второго факультета электросвязи, Киселев Анатолий Петрович, спустя четверть века, до сих пор помнит многих своих воспитанников.  Кроме меня он безошибочно назвал фамилии и еще ряда подошедших к нему ребят.

После окончания официальной церемонии встречи в училище – обед, встреча опоздавших все в том же кафе. Вот и Юра Зубко, неизменный, узнаваемый всеми.

Наконец Паша Беляков начал справляться со своими обязанностями. С удовлетворением отмечаю, что его здравица в честь нашего начальника курса полностью реабилитировала его, как старшину курса. В начале обеда он, правда, делал неоднократные попытки отдать кому-нибудь, в другие руки то, что ему еще когда-то принадлежало. Я имею в виду власть старшины курса. Но потом, все же, справился, взял власть в свои руки и, считаю, выдержав испытания, пройдя до этого, наверное, как и все мы, огонь, воду и медные трубы, начал управлять застольным процессом. 

В общем, сели за столы по группам и не по группам, как смогли. Краткий и бурный обмен воспоминаниями, расспросами, рассказами за каждым отдельным столом, создал атмосферу и превратил небольшое кафе в настоящий весело и громко жужжащий улей, в котором существовала только одна власть – дух и радость встречи не подвластные времени и нашим усилиям. Очевидно, специалисты в этой сфере смогут более точно и правильно объяснить, как называется такое состояние войскового товарищества, его встречи спустя 25 лет после выпуска. Но, как раз в этой обстановке и была сделана неоднократная попытка нашего старшины обратить взор к тому, кто был по праву нашим Учителем жизни и одним из источников сегодняшней ее радости.

После небольшой прогулки по городу были вечерний банкет, где каждый из прибывших 73 человек поведал кратко о своем, пройденном за четверть века, пути. 27 июня в 10 часов был прощальный завтрак. Для нескольких человек этот завтрак плавно перетек из вечернего банкета. Когда я утором проснулся около 9 часов, прогулялся по сосновым аллеям санатория «Пуща водица», и зашел в банкетный зал, продолжалась встреча наиболее стойкий ребят, которые совсем не ложились отдыхать. Потом, после прощального завтрака, был отъезд отдельными группами и по одиночке, возвращение в обыденную повседневность, в продолжающуюся жизнь, по своим дорогам судьбы каждого из нас, одному Богу ведомой.   

Но, это, уже, наверное, очередная страница после состоявшейся исторической, незабываемой встречи выпускников 24 курса 1979 года выпуска, на продолжение которой надеемся и в продолжение которой, уповая на Всевышнего будем верить.

г. Орёл, 28.06.2004

(Редакция не по сути, а по синтаксису

от 10.04.2019, г. Орёл)