Я, Ваш покорный слуга, волей проведения родился в недавно оправившемся от войны, городе Минске. Мой отец, военный лётчик, уроженец Вологодской области, и мама, уроженка города Минска, в силу жизненных трудностей, работавшая секретарь- машинисткой. Меня любили все родные и жители улицы Старовиленской на Старожовке, как в народе звали этот район. Улица, где я вырос, находилась, аккурат, за Минским пивзаводом. Она была непригляной, уходящей под уклон до самых трамвайных путей, где шёл трамвай, конечной которого был Комаровский рынок. На родной улице по обе стороны стояли одноэтажные дома, в большинстве на двух квартииосьемщиков-гегемонов, относящихся к сословию пролетариев родного города. В самом начале улицы стояло двухэтажное здание с колоннами при входе, где размещался трест лёгкой промышленности и оказания услуг населению, ныне посольство Казахстана. (Если ошибаюсь, то минчане меня поправят)
Аккурат за этим зданием стоял двухэтажный дом, где первый этаж был из кирпича, а второй деревянный. Именно в этом доме я и рос, набирался силы и ума, трепал нервы родным и мучал вопросами соседей!
Судьба меня хранила. Я рос в любви, а премудрости жизни постигал благодаря двум моим дядькам. Одному из них, по имени Леонид, было 13 лет, а другой, Вастлий, был меня старше всего на пять лет. Таким образом я считал их старшими братьями и мой язык не поворачивается назвать их дядя, а только по имени и на ты.
Квартира бабушки Насти была на втором этаже. При входе, по общему коридору, слева были две комнаты бабушки, а кухня, размером не более полтора квадрата, находилась через коридор напротив комнаты. Соседями по коридору была семья Чортович, тётя Соня и дядя Аркадий. Оба такие круглые и улыбчивые. Соседи обращались к главе семьи по имени Зося, а дядя Аркаша, этакий седовласый кругляш, принародно признавал лидерство своей супруги и это было гарантом любви и долголетия их брака.
На первом этаже жили две возрастные женщины: тётя Тоня и тётя Михля. Первая, во время войны была летчицей. Всегда в одной и той же юбке, затертой блузке, приятной наружности, седовласая и с папиросой в уголке губ. Однажды я ее увидел, когда она шла на парад в День Победы. Я никогда не видел столько наград на груди ветерана! Я, переодолев робость и растерянность, поздравил её с праздником. Она пригнувшись потрепала меня за щёку и сказала:»Спасибо родной.»
С тех пор мой язык не поворачивается назвать её тётя Тоня, а лишь Антонина Васильевна. Это её веселило и она каждый раз пыталась меня потрепать за щёку, а я принимал это как знак расположения от героической женщины.
Тётя Михля, возрастная еврейка, всегда с накрашенные губами, в домашних тапочках, из-за плоскостория, с наперевес левой руки «редекюлем» всегда доброжелательно обращалась ко мне:»Югачка, как твои дела?» Я на автомате отвечал:»Хорошо» и бежал дальше по своим делам и слышал вслед:»Согванец.»
Мой родной дед Гриша жил в соседнем подъезде дома с женой, которая ко мне хорошо относилась, её звали Зинаида.
Вот так, одной странной, но какой-то родной семьёй соседей мы и жили.
На одном этаже с дедом Гришей жили две сестры, две пожилые женщины, которые одевались как дамы в царское время, ходили всегда по руку друг с другом, вежливо здоровались со всеми, но ни с кем не сближались и сторонились навязчивости. Они обе, как говорили люди, умерли в один день, не оставив распоряжений относительно их похорон. Работники жилкома провели их похороны за гос счёт, но когда работяги освобождали их коморку для других жильцов нашли, в спинках железных кроватей усопших сестёр, около двух пудов золотых Николаевских червонцев.
На втором этаже этого подъезда жила еврейская семья с двумя детьми: Мойшей и Машей. Мойше был значительно старше меня, а с Машкой мы дружили. Позже я узнал, что все съехали в Америку.
Сегодня Старовиленской улицы нет. Дома снесены. Территория передана какому-то НИИ. Посольство стоит, где я и говорил.
Но воспоминания не исчерпаны и я готов ими поделиться.

Во дворе бабушкиного дома, в самом центре рос развесистый клён. В тени его кроны стоял большой стол, обрамленный деревянными лавками. В тёплое время года там тусили жильцы. Отмечали праздники, играли в лото и преферанс, просто делились радостью и невзгодами, обсуждали события в стране и за рубежом. Мы, детвора, всегда крутились рядом. Старшие не обращали на нас внимания, а мы впитывали каждое услышанное слово, часто, не печатное. На этом сленге мы потом общались между собой, за что часто были биты родителями. Там же в конце двора стоял двухэтажный сарай, с количеством дверей, в соответствии с числом ответственных квартииосьеищиков. С двух сторон, по правую и левую руку двора, возвышались два забора, которые защищали от разора, находящиеся за ними, яблоневые сады.
Правда, никакие заборы не могли нас остановить. Мы находили способ забраться в сад и по этой причине заборы становились выше год от года, усилиями счастливых обладателей плодоносящих деревьев.
Мамы строго запрещали уходить со двора, но это нас не останавливало. Чаще всего нас можно было найти в Степановском садике по улице Киселёва, где мы гоняли в футбол или играли в бутс на деньги. Если и там нам становилось скучно, то брали резанный резиновый мяч, клали в него кирпич, оставляли его на пешеходной дорожке и упорно ждали того несчастного, кто решал пнуть мяч в нашу сторону. И, наконец, дождавшись…. мы весело смеясь, под сопровождение проклятий пострадавшего, убегали в разные стороны. Через время встречались во дворе счастливые, что не попались. Потом целый вечер об этой проказе рассказывали ребятам, каждый раз повествование дополнялось выдуманными подробностями и от этого становилось ещё веселее.
Часто с ребятами бегали на детские сеансы в кинотеатр «Спартак». Сейчас там Театр киноактёра.
Летом, в хорошую погоду, Лёня с Васей брали меня на Комсомольское озеро и по очереди плавали и пасли меня оберегая от меня самого. Когда мне стукнуло семь лет, аккурат перед школой, они выучили меня плавать, столкнув с лодки. Я, изрядно струхнув, чуть не захлебнулся, но взял себя в руки и следом за лодкой доплыл до берега. Я очень был на них зол, но маме не рассказал, и с тех пор стал плавать, а через 2 года уже переплыл реку Березину в Бобруйске, куда по службе перевели отца.
У нас в семье было принято приезжать к бабушке на День рождения, который она праздновала в Пасху. Я даже и вопросом не мучился когда у неё день рождения. Только позже сам себе задал вопрос, как такое может быть, ведь Пасха каждый год меняет дату. Оказалось, что бабушка родилась именно в этот святой праздник, который и стал её летоисчислением.
Бабушка всегда готовила много вкусного на всю семью, но фишка стола фаршированные утки.
Утка отличалась от всей домашней птицы тем, что в ней нечего есть, а тем более, купленная в магазине. Она выглядела так, что можно было подумать, что её приговорили к смерти и приведению его в исполнение в городе Минске, куда уроженка Дальнего Востока шла пешком до места казни. Однако это видимые признаки. Когда уточке на газу делали эпиляцию, а затем набивали чуть недоваренными макаронами, смешанными с молотыми, на мясорубке, потрашками. После этого зашивали нитками и отправляли в духовочку до готовности.
Этот шедевр кулинарного искусства до сих пор присутствует на всех праздничных столах семьи!

Детские забавы.

Я не могу понять современных детей, которых не возможно оторвать от телефона. Все детство их лишь в школе, дома и в Интернете.
Наше детство координально отличалось! Мы проводили на улице большую часть дня. Нас загоняли домой уже затемно, а часто и угрозами привлечь к процессу воспитания отца.
Нам было все интересно. Особенно, что там на чердаке? А там был «штаб», где старшие ребята курили, а нас, младших, ставили на шухер, объясняя, что мы часовые. Родители однако узнавали об этих походах и нам попадало. Но запретный плод сладок…
Ещё любили играть в войнушку. Однако вначале долго не могли начать, т. к. никто не хотел быть «фашистом». В споре приходили к участникам войны гражданской, там были красные и белые, но все русские и это разделение не казалось обидным. Игра, как правило бастро надоедала и мы набегавшись, шли гурьбой к трамвайным пудям, чтобы класть на рельсы гвоздики или что-то мелкое. После проезда трамвая мы подбирали расплющенные железки и долго спорили у кого «расплюшка» лучше.
В одно лето, кода мне было уже 5 лет, отец купил мне классный самокат. Он был совершенно красив: зелёного цвета, с надувными колесами на хромированных ободах и с велосипедными спицами, сзади установлен ножной тормоз, а главное, над хромированным ободом была установлена сидушка, которую можно было поднять, чтобы ехать полу сидя. Улица шла под уклон до самых трамвайных путей. Катались все по очереди: один едет, все бегут. Затем пëхом наверх и снова провожаем едущего. Таким образом, даже на личном самокате, доводилось проехать раза два -три. Зато потом мы все гурьбой провожали самокат и перед прощанием до следующего дня мы его мыли из одного ведра, но каждый своей тряпочкой. Потом прощались, а утром, часам к 9.00, уже собирались ребята со всей нашей и соседних улиц.
И железный «конëк-горбунок» снова принимался за работу.
Наверное, подобное чувство радости я испытал повторно, когда в 1989 году, совершенно не ожидая этого, мне посчастливилось купить ВАЗ 21063!
Когда мне исполнилось 6 лет, нам дали квартиру в военном городке Мачулищи. Мы съехали от бабули и с ребятами я уже встречался наездами.
На новом месте жизни я, как большинство мальчишек, быстро обзавелся друзьями. Здесь было раздолье. Нас особо не опекали родители, но только ежедневно вбивали в нас то, что в лес ходить нельзя, а он был рядом и это, само собой, было заманчиво. Ближний к гарнизону лес представлял собой труднопроходимый молодой сосенничек,ограниченный с другой от гарнизона стороны зловонным ручейком. Эти сосенки сейчас метров по 50 ввысь. Идет время.
Тем летом к нам в гости приехали папины родители: дедушка и бабушкой из города Череповца, Вологодской области. Они мне подогнали велосипед Орленок. Первый день я учился ездить, а на второй, уже гонял с ребятами. Увлечённый ребятами я выехал на единственную тропку, идущую через сосенничек. В конце леска я, не справившись с управлением железного коня, влетел в тот самый зловоннвй ручеëк. Так, в самом расцвете сил, погиб мой железный конëк, а мама раза три стирала мою одежду. Ей казалось, что вонь от неё преследует маму по пятам. В следующем году я пошел в первый класс. А впереди был ещё не виден, но уже намечался переезд в город Бобруйск. Но это уже совсем другая история.

Юрий Смирнов